РАСТОПТАННЫЙ БУМАЖНЫЙ СОЛДАТ

Вот чудно! – подумал я, услышав о новом фильме Германа. Полёт Гагарина, первые шаги в Космос, великий момент истории СССР. Название, правда, странное. «Ныне постмодерн в моде, – успокаивал я себя, – посмотрю и прояснится». Посмотрел, а через пару недель понял, что фильм висит немым укором и не отвязаться. Снова ставлю диск – мотор, камера, поехали...

Первые кадры – бараны в степи, коротконогие солдатики идут вдоль рельсов за платформой. Зимняя промозглость, позёмка и лязг металла – сразу неуютно, зябко и скукожено. За кадром говорят о скором полёте в космос, что осталось сделать последний сложный и мучительный шаг. Почему «мучительный», ведь праздник, до звёзд дотянемся рукой? Подобный закадровый голос был уже в «Иване Лапшине» Германа-отца и подход к повествованию похож, и картинка фильма вирирована – фильм цветной, но почти бесцветный. Приём известный и создаёт эффект документальности действия. Добре, главное не перегнуть с хроникой, ведь магия кино творит любую атмосферу, и легко выдать узнаваемые образы за достоверную жизнь.

Подобие стилей четы Германов не случайно. Фильмы отца потрясали столкновением хроники действия и философских обобщений, сказанных почти походя. На их стыке возникало откровение, прорыв через быт к бытию, жизнь, поверенная правдой. Сын продолжил линию отца – от революции (Седьмой спутник) поперёк культа вождя (Хрусталёв) в космос (Бумажный солдат). Он использует тот же принцип, а выходит наоборот: события в кадре как наваждение, не к осознанию важного, но чтобы свернуть мозги и втоптать в прозу жития. Не разумеет Герман-сын времени или мстит, потеряв веру, а злоба накрывает радость, настойчиво требуя – нарисуй это черным.

Байконур, 1961 год. Доктору Даниилу снится мучительный сон, вспотевшее лицо в салоне автомобиля, за лобовым стеклом морщинистая женщина, ее уводит солдат, другую толкает второй боец, она падает. Молодой офицер говорит о своём сне, из его носа бежит кровь, а на поле, куда упал спускаемый аппарат – особисты, врачи, штатские. Случилась авария – не сработала катапульта и муляж в скафандре валяется на земле, а через 6-ть недель человеку лететь в космос. Ну, дела: на смерть толкают Юру! Экран гаснет, появляется название – Бумажный солдат. Помни – для коммунистов люди как бумага. Тоска начинает медленно отравлять просмотр.

Даня из Тбилиси, почему выбрали грузина? Раньше была дружба народов, считай по-нашему – он россиянин. Ладно, пусть так. Даниил едет в Москву, его провожает затрапезная Вера, а вокруг – бараки, грязь, серость и если бы не автоматы Калашникова, то обстановка как в 30-ых. Вдруг подходит казахский шкет и плюёт на ботинки доктора, потом старый акын с огромным портретом веселого Сталина, а по раме сияют лампочки. Видно, дремучая вера в вождя зажигает их, ведь аккумулятор с ладошку не изобрели. Даня говорит: «Миллионы людей погубил, а сам улыбается». Доктор вяло тяготится, сообщает, что скоро построим базу на Луне и улетим на Юпитер. Буднично все, вот поезд уходит, а Вера идёт назад...

Впечатление бредовое. Был советский фильм «Выбор цели» о Королёве, там все иначе – день солнечный, повсюду бетон, чистота и блеск. Выходит, нас обманули и ракету запускали абы как, наудачу, на кизяке вместо топлива. Забыли, при Королёве ни один космонавт не погиб. Так будет до финала – неуютно, отстраненно и нервно, а из любой сцены капает яд. Если судить по антуражу, актёрам и приметам времени – без претензий, но происходящее в кадре – навыворот, скорее бы на воздух, к свету, в простор. Очень талантливо снято.

В Москве у Даниила есть жена Нина, тоже врач из отряда. Любовный треугольник заклёпан мужской неверностью, а Даня бровью не ведёт, будто не изменял. Будни космонавтов – летчики хохмят, что они как собачка Чернушка полетят, кто-то курил, другой заперт в кабинете главврача. Гагарин жует сушку, лицо довольное и чуть глуповатое; вот он держит в зубах кинжал, пытаясь развеселить Нину. Смейся, смейся, а тебя на убой скоро, старина. Склока меж Ниной и Даней не затихает весь фильм, словно постылая лекция о семейной этике в условиях политрежима КПСС.

Даниил мается – диссертацию надо защищать; мечтал к звездам, но толкается на земле; женщин много, да не те. На Байконуре будет третья любовь. На даче друзья поздравляют Даню с защитой. «Шестидесятники» как марионетки с печатью ангедонии – нелепые споры, натужные жесты и вздорные поступки. Нина не может зачать дитё, вот корень мужицкого блуда. Гинеколог Давид ставит укол, сетуя – чтобы забеременеть, колоть надо во время овуляция. Давида укусила белка, а Даня шутит – у белки месячные, она извиняется за раздражительность. Куда же без секса, ретивое должно пульсировать с экрана.

Всюду снег, все без шапок и дамы в туфельках не мерзнут. У одного часы спешат, тот дарит винный рог, кто-то портсигар ищет, а этот на коленях перед блондинкой. Друг-кавказец Гарик дарит беспроводную дрель, типа шуруповёрта. Прямо из будущего. Под шашлыки о революции и интеллигенции, русских комплексах и жертвенной идее в лучшей стране мира – за пару минут обо всём. Вдруг осеняет – это же социальный ужастик: из реальных деталей выглядывает кошмар. Ночью наши врачи делают детей. Нина наряжается школьницей, иначе не обольстить, но случай помешал интиму. Даня на кухне опять «грызет» себя, что дает пилюли, а не вершит большое дело: «Железной рукой надо создать новую жизнь. Не как при Сталине, без лагерей и всего этого, справедливую жизнь, другую – где человек человеку не враг, где никто никого не унижает, где нет расизма». Это жене, которую распалил, зацеловал и обнадёжил!? Крушить советизм, приспустив штаны! Начинает тошнить от режиссерских грёз, но далее начинается форменный психоз.

Космонавты плавают в заброшенной церкви, Нина кроет ракеты за доставку бомб, Даня бредит сгоревшим космонавтом, орёт на жену и улетает в Казахстан. Лётчики разминаются в лесу, шепчут о страшных снах, всюду солдаты, туман и грустное грузинское пение. В барокамере горит кандидат, медсестра шепчет «Отче наш», в ванной лежит Юра с подушкой – срыв от смерти товарища. Шок заливают спиртом, Даня утешает будущего героя, а на улице приступ валит его с ног. Две недели до старта. Приезжает Нина, снабженец толкает импортные очки, и увозит в посёлок жён политзэков. Солдаты жгут бараки и стреляют собак. Нина: «Зачем собак убиваете?». «Так они, кроме как охранять, ничего не умеют», – отвечает старшина. Правильные собаки дрова рубят, и полы моют, не переучить уже псину. Собаки скулят, выстрелы гремят, льёт дождь.

Космодром. Нина попадает на гулянку: Даня с любовницей, но равнодушны на позор черствые советские учёные, мало того – в шарады играют. Нина оправдывает: «Кто сейчас нормальный?», в стране же давно сумасшедший дом. Капитан шепчет: «Я вчера сделал запись, что мы человека на смерть отправляем». Даня бродит по путям, чуть не попадает под поезд: тяжко терпеть злодеев, глупо протестовать. Наконец подают ракету, а Гагарин в скафандре сидит на табурете в грязи перед камерой. Супермаразм – космонавты в скафандрах гоняют по полю на велосипедах вдоль колючей проволоки. А если травма? Пустое, Юра не жилец уже, хоть душу отведёт напоследок.

Апофеоз. Даня с криком о любви к родине прыгает на велик и умирает за сараем, а на фоне степного неба стартует ракета. Тень ракеты ползет по водянистой земле, гремит гром, идет дождь. Вдруг Даниил в отчем доме – улыбается мама, за столом отец. «Вот и я» – говорит блудный сын в Небесах, а на Земле его труп грузят в ГАЗ-53. Нина закрывает борт, шофер подает назад, она отходит, пробует еще раз, потом бросает борт, а машина всё пятится. Идиотизм, но смотрится правдиво. Появляется кладовщик и гундит солдату, что разбили фарфор, фарфор разбили, что мы теперь без сервиза делать-то будем? Проморгали смерть героя бездушные скоты. В кадре Юра глубоко дышит, падает снег. Чудо свершилось, не иначе Господь помог.

Осень 1971-го. Голос за кадром говорит, что несколько лет назад погиб тот человек, кто первым взлетел в космос – ни имени, ни фамилии, некто из прошлого. Чтобы в суд не подали, ведь без имени – авторский взгляд на тему полёта, по мотивам тех событий. Нина забрала Веру в свою квартиру; все вновь на даче – диссидентские речи, Давид повесился, кто-то едет жить за кордон. Этот иммигрант говорит: «Мне кажется, что мы придумали ту эпоху. Ожидали, что пройдет 10-ть лет и всё изменится, а ничего не случилось». Последние слова под титры – мы сделаем ремонт, обязательно сделаем, хоть через год…

Не раз хотелось врезать по кинескопу: неторопливо оболгать с видом знатока. Отец снимал в СССР и добился признания, а сын карьеру на поклёпе делает. Сними о России какой-нибудь Гомункулус нефти, вот где пригодятся навыки, хоть как сгущай, а не достанешь мерзкого дна. Не потянет, и денег не дадут, а на вид поставят. Кому сейчас нужна правда? Популярно ретро на советизм, многие норовят пнуть мертвое тело, опорочить и приз получить. Стыдоба.

Герман перенёс современную психологию на свою стилизацию прошлого. В разведке это называют дезинформацией. Навязчивая тема солдат, мол, в казарме жили, а если было «честное сердце», то советский сапог передавит его пополам. Совесть-то есть? Любого можно выставить злодеем, если собрать самое худое из жизни, а можно – почти святым изобразить. Талантливая тряпка и рефлексирующий врач, на его фоне – жена как цитадель воли. Для женщины главное – тепло в доме хранить и быть любимой. Нет, мы ее променяем на полуграмотную дурёху из села, облагодетельствовать решил, а та хвостиком и вьётся. Вера прочла тьму книг, а всё чужим мыслям вторит. На месте участкового врача Дане выбивать свою дурь надо.

Пестовать миф о совдеповском аде – значит плюнуть в прошлое наших отцов. Это кощунство. Дали художнику Богу молиться, а он знай крушить чужие лбы, да искажать чужую реальность. Чему же научит обличительный ментор? Было лживо, работали по приказу, ломались судьбы и гибли запутавшиеся люди, оставалось ремонт в квартире делать. Статус сверхдержавы выдумали, промышленность в Федерацию американцы перевезли, детей растили лишь в отчетах статистики, а души их съеженные демократия распрямила и от катастрофы спасла. «Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый, а сам на ниточке висел, ведь был солдат бумажный», а его сапогом да в грязную жижу прозы. Трагедия, но ни одного симпатичного персонажа. Блестяще научились фальсифицировать

Было худое и неправедное у моей родины, но умно охаивать и морочить молодежь моральными монстрами – ниже достоинства. Очередное головокружение от успехов, до сих пор Коба выглядывает из шикарных костюмов. Переживём, однажды соберут критические «шедевры» у позорного столба, а кто не видит свет, пусть плетётся во тьме и оплакивает бумажных солдат. Не век же киснуть душами, когда-нибудь другие придут, сменив уют на риск и непомерный труд, и пройдут еще не пройденный маршрут. Чтобы заалела заря иной эры, чтобы научиться говорить правду, верить в справедливость и любить свою землю…

10 февраля 2009